Когда Уран и Садако подъехали к крыльцу летнего замка Принцессы, из дверей, как всегда, выбежали слуги, поклонившиеся своей госпоже, стоило ей приблизиться. Уран в ответ склонила голову привычным жестом, затем мягко натянула поводья – Сиро, фыркнув, остановился, и подошедший слуга подал женщине руку, помогая сойти с коня.

   - Мы рады вновь приветствовать Вас здесь, Принцесса.

   - Благодарю, - печально отозвалась Уран, передавая молодому парню поводья Сиро.

   - Как Ваше самочувствие, госпожа? Не нужно ли Вам чего-нибудь после поездки? Только скажите, и мы в Вашем распоряжении, – приветливо обратился к ней другой слуга, занимающийся Лиандой, с которой только что помог сойти Садако.

  Женщина посмотрела на него с грустной улыбкой, но, неслышно вздохнув, сразу же отвела глаза, и улыбка исчезла с её губ.

   - Я в полном здравии, Литарг. Мне пока ничего не нужно, спасибо. Я обязательно обращусь к вам, когда мне что-либо потребуется. 

   - Позвольте выразить Вам нашу почтительность, Принцесса Уран, - кратко, внимательно и в то же время открыто взглянул на неё первый слуга.

   - Благодарю вас…

  Уран кивнула, слуги поклонились, и женщина поднялась по ступеням крыльца. За ней следовала Садако, неся в руках свёрнутый плащ Принцессы.

  Зала у входа в замок, как обычно, была тиха, чисто прибрана и пуста. Лишь откуда-то из коридоров, что вели во внутренние покои замка, доносились негромкие голоса и отзвуки шагов выполняющих свою работу слуг, да ещё звон посуды и шипение пара с кухни.

  Уран сделала несколько шагов, подняла голову и окинула залу взглядом. В её потемневших, серо-синих глазах пряталась тихая тоска. Но Уран быстро прикрыла её, опустив ресницы. Лишь зябко обхватила руками плечи.

  Садако неслышно затворила двери за её спиной, подошла к женщине, заглянула ей в лицо. Уран скосила на служанку глаза, печально улыбнулась, затем выпрямилась, провела рукой по волосам и только хотела двинуться дальше, как сбоку от них послышался лёгкий шорох, и из одного коридора выбежала черноволосая девушка в пурпурном камзоле. Увидев Принцессу, она слегка вздрогнула, затем медленно подошла к женщине и опустилась на одно колено у её ног.

   - Я счастлива приветствовать Вас в Вашем замке, Принцесса Уран.

  Уран удивлённо и взволнованно взглянула на неё, помедлила несколько мгновений.

   - Ариньела? Что ты делаешь? Зачем? Поднимись. Поднимись же!

  Девушка встала, выпрямила спину, движением головы откинула с лица длинную прядь, отливающую вороньим пером на льющемся из окон свету.

   - Не сочтите мои действия за оскорбление, Принцесса. Но я не в силах справиться со своими чувствами и ничем не выразить их.

   - О чём ты говоришь, девочка? Впрочем… пойдём со мной.

  Уран сделала несколько шагов, полуобернулась, и Ариньела, вместе с Садако, двинулась за ней. Женщина же стремительно поднялась по покрытым голубой ковровой дорожкой ступеням, ведущим в её покои, отворила дверь, проскользнула внутрь, и вместе с ней в кабинете скрылись обе девушки.

  Уран прошла по освещённой солнцем комнате, отдёрнула легчайшие, прозрачные ажурные занавески, распахнула резное окно, наполнив кабинет тёплым ветром, затем отошла к столу и опустилась в своё привычное кресло с вырезанными на подлокотниках позолоченными сфинксами. И только она села, как Ариньела сорвалась с места, подбежала к ней и встала перед креслом на колени, молитвенно сложив руки.

   - Простите меня, Принцесса Уран. Прошу, простите…

  Уран наклонилась к ней, лицо её выражало волнение и озабоченность.

   - За что, Ариньела?

   - Я должна была отправиться к Вам вместе с почтенной Садако, но не сделала этого. Вы вольны расценивать мои действия как трусость, как малодушие, но клянусь, в моём сердце не было недоверия к Вам. Я… опасалась оскорбить своим нежданным приездом Великую Владычицу. Ведь в её письме не было ничего, что касалось бы меня…

   - Не сердитесь, Принцесса, - спокойно проговорила стоявшая невдалеке Садако. – Я показала письмо Повелительницы Ветров госпоже Ариньеле, смея верить, что делаю это не зря. И я же отговорила госпожу отправиться за вами вместе со мной, вопреки её неистовому желанию, посоветовав потратить оставшееся время на подготовку замка к вашему прибытию, помогая госпоже Плутон.

   - Простите меня, Принцесса. Я знаю, что должна была навестить Вас и охранять всю дорогу до замка. Я верила во всемогущество Повелительницы Ветров, но, тем не менее, беспокоилась за Ваше самочувствие, как и в те дни, что последовали за сражением в Долине Ливней. Однако моё малодушие не позволило мне послушаться своего сердца и воспротивиться советам Вашей верной прислужницы. Я побоялась вызвать гнев Многоликой Владычицы, ведь Вы знаете, Принцесса, в отношении обычных людей нрав её переменчивее, чем подвластные ей ветра. И я осталась здесь, невзирая на то, что моё место – подле Вас. Прошу Вас, госпожа, простите меня, если я достойна этого. Если же нет – я готова искупить свою вину, как только будет Вам угодно.

  Уран склонилась ниже, взяла в ладони сцепленные руки Ариньелы, погладила её пальцы.

   - Посмотри мне в глаза, Ариньела.

  Девушка подняла голову и встретилась взглядом с Уран. Та помолчала немного, внимательно глядя на помощницу, затем слегка прищурилась и тепло улыбнулась. Глаза её засияли ласковым синим светом.

  Ариньела чуть опустила ресницы, робко попыталась высвободить руки. Уран мягко удержала их. Девушка вновь подняла взгляд.

   - Госпожа… 

   - Не волнуйся, девочка. Только скажи мне… Я знаю, что стоит лишь тебе сделать выбор, и любые речи, любые препятствия не будут играть для тебя никакой роли. Но неужели ты не подумала о том, что слухи не могут возникнуть без повода? А если то, о чём толкуют, окажется правдой? Как ты поступишь тогда?

  Ариньела не отводила глаз, осторожно касаясь кончиками пальцев рук Принцессы.

   - Это не может быть правдой, госпожа.

  По лицу Уран пробежала тень грусти, пригасила улыбку, потушила блеск глаз.

   - Ты так уверена в этом, девочка?

  Ариньела слегка опустила ресницы, помолчала. Затем вновь сцепила руки, крепко переплела пальцы, спрятанные в ладонях Уран. Потом заговорила, не поднимая взгляда, тихо, но твёрдо.

   - Даже если это правда, Принцесса, я всё равно не приму её. Я не верю, не хочу верить, что Вы можете быть способной на такое. В свете всего, что Вы делаете для Королевской четы, для народа, для всех нас… Я не должна даже думать об этих сплетнях, обязана отбрасывать их, едва услышав, как покрытую гнилью и слизью раковину, скрывающую драгоценную жемчужину. Потому что я не должна забыть и никогда не забуду о том, что Вы сделали для меня. И я клянусь своей жизнью, которую Вы сберегли, не помышляя о вознаграждении, но которая вечно будет принадлежать Вам, несмотря ни на что, – я не отступлюсь от служения Вам… даже если окажется, что сплетни не лгут. Однако я всё равно не могу этому поверить. Это неправда, пусть это и не ложь. Простите меня, Принцесса, за то, что моё малодушие не позволяло мне высказать всего прямо при первой же возможности, подобно Вашей верной прислужнице, почтенной Садако. И разрешите искупить свою вину. Я выполню всё, что Вы прикажете, Вы знаете об этом.

   - Посмотри на меня, девочка.

  Ариньела подняла глаза.

  Уран, по-прежнему ласково улыбаясь, протянула руку, легонько провела пальцами по волосам девушки. Помолчала, глядя на неё внимательно и тепло. Глаза женщины, синие, точно лоскутки неба, простирающегося за окном, мерцали и переливались под лучами солнца, то светлея до нежного ясно-голубого оттенка, то неожиданно, в один миг, возвращая себе прежний цвет – и вновь светлея.

   - Мне не за что тебя прощать, Ариньела. Я не вправе сердиться или порицать тебя. Ты не допустила, да и никогда не допускала, ни малейшей провинности. Напротив, сейчас ты отблагодарила меня так полно, как только могла, возместив мне мою милость с лихвой. Я обещаю, что никогда не забуду этого. А теперь встань, девочка, и больше не преклоняй предо мной колена. Таким было моё повеление несколько лет назад, и сейчас я повторяю его.

  Девушка медленно опустила голову, но вместо того, чтобы исполнить приказ, вдруг резко подалась вперёд и прижалась лицом к коленям Уран. Гладкие чёрные волосы рассыпались от резкого движения блестящим широким шлейфом, свисающим почти до устланного неброскими коврами пола.

  Уран чуть наклонилась, коснулась ладонями головы Ариньелы, вновь погладила её по волосам, осторожно и ласково, и плечи девушки вдруг беззвучно вздрогнули.

 

  …Город был полон беженцев. Оборванные, грязные, исхудалые люди с горящими глазами толпились посреди узких улиц, стиснутых мрачными стенами домов, жались по краям площадей, шарахались от окриков торговцев и стражников, попадали под копыта сытых коней, запряжённых в купеческие и дворянские повозки, или обжигающие огнём плети и бичи самодовольных кучеров на козлах повозок. Толпами они ютились в грязных и тёмных подвалах, их выгоняли оттуда, подчас потехи ради забивая самых слабых, тех, кто не мог вовремя спастись от нападок. Тех же, кто всё ещё жил, с разных сторон настигали брань и оскорбления, пинки и удары, камни и палки, а нередко ножи и удавки. Они погибали от голода, холода и болезней и даже не пытались просить кого-либо о помощи. Они молча сносили всё. Им некуда было податься.

  Король Эндимион был вынужден приехать сюда, чтобы наряду с правителями нескольких других государств просить у императора этой страны снисхождения для тех, кого война лишила всего – и имущества, и жизненной цели. Война не дошла до границ его Королевства, объявленного нейтральным. Но жестокость победившего императора была известна повсюду, так же как и достопримечательности его страны, собирающие воедино любителей искусства по всей Земле.

  Вся территория потерпевшего поражение государства была выжжена, черна от пепла и вороньих крыльев, слетающихся сюда огромными стаями, казалось, со всей планеты. Все города и деревни до последнего строения были разрушены, превратившись в безжизненные груды камней и обгорелых досок, от которых кручёными клубами неспешно поднимался густой серый дым. Вдоль всех дорог стояли мрачным непрерывным строем виселицы, колья и кресты. Не было ни одного столба, на котором не висел бы обезображенный труп с кровавым месивом вместо лица и телом, разодранным до костей клювами птиц и сталью оружия. Спаслись от этой участи лишь немногие, вынужденные бежать в единственную соседнюю страну – ту, которая вела с ними войну. Они продолжали умирать, но теперь умирали не на своей земле, а на чужбине, и неизвестно, какую из двух смертей они бы предпочли, если бы могли выбрать.

  Эту войну вёл не Хаос, даже он не оставил бы после себя таких следов. Эту войну вёл человек – против человека. И только человек мог сгладить её последствия. Поэтому, лишь только война окончилась, правители крупнейших государств Земли вместе со своими советниками и министрами съехались в столицу победившей страны. С прошениями о милосердии… и надеждами на часть завоёванной императором земли. Пусть разорённой, но ведь до войны она была весьма плодородной и, оправившись от разрухи, ещё могла принести пользу.

  Вместе с Королём Эндимионом на переговоры отправились его военачальница и министр внешней политики, по совместительству муж военачальницы. И хотя Уран и без уговоров обоих мужчин хорошо знала, что её не пустят на высочайший Совет, она знала также и то, что никогда не сможет простить себе добровольного бездействия, особенно в данном случае. Она могла принести побеждённому государству хоть какую-то пользу через Ариэля, который, всегда в подобных случаях рассказывая жене всё, что знал и делясь с ней своими взглядами, прислушивался к высказываемому Уран мнению, как можно более объективно оценивал его и во время переговоров мог присовокупить к своему, а это, как правило, никогда не оборачивалось бесполезной тратой чьих бы то ни было времени и усилий. Только ни один посторонний не догадывался, что подчас становящееся безвыходным положение неожиданно становится сулящим большие перспективы благодаря женщине, ибо Ариэль тщательно скрывал как то, что действует по подсказке, так и то, что подсказка даётся его женой, да ещё уранианкой. Этот факт никоим образом не умалял достоинства министра, однако за остальных мужчин-членов переговоров ручаться не мог никто. Поэто­му Уран даже виду не подавала, что знает о том, что происходит за плотно закрытыми дверями высо­чайших палат, и когда Ариэль находился на совещаниях, она, никем не узнаваемая, в одиночестве си­дела дома или, если позволяла обстановка, бродила по городу. Таким образом, она побывала во многих государствах, чью жизнь видела не только из окошек богато украшенных карет.

  В тот день монархи, как обычно, с утра собрались на переговоры, прихватив своих министров в качестве помощников, а Уран, накинув плащ и набросив капюшон, отправилась в город.

  Она шла по лабиринту невообразимо узких, мрачных, грязных, до отказа набитых людьми улиц, где из-за высоких, тесно стоящих домов не видно было ярко светящего на небе солнца, и всё время старалась держаться поближе к холодным каменным стенам, чтобы не подвергнуться оскорблениям бесцеремонных возниц, едущих прямо по тротуару и с высоты козел без разбора хлещущих бичами своих лошадей, волов и загораживающих дорогу прохожих. Прохожие, огрызаясь, в свою очередь расталкивали тех, кто послабей, стремясь поскорее пробиться сквозь толпу, а если на пути встречался кто-либо из беженцев, в ход шли не только руки и локти, но подчас и выламываемые из мостовых камни.

  Уступали дорогу только тем, кто был одет так же, как Уран – в глухие плащи с надвинутым на лицо капюшоном, открывающим только подбородок. Здесь ходили так многие из тех, кто принадлежал к достаточно знатным и требующим уважения родам, но по каким-то причинам предпочёл передвигаться по городу пешком, а не в экипаже. Поэтому Уран легко уворачивалась от пинков и тычков людской массы, неизменно находя на дороге место почище и посвободней, но, несмотря на это, на каждом шагу жалела, что решилась на прогулку. Уже в начале пути ей стало ясно, что все разговоры о снисхождении к пострадавшим кончатся ничем: если указ об этом и будет издан, следовать ему никто не станет. Она задыхалась от тесноты, шума и грязи, не столько дорожной, сколько словесной, тщетно пытаясь уловить малейшее дуновение ветра или луч солнца, но и то, и другое словно поглощалось каменными громадами, не успев добраться до земли со скопившейся на ней толпой.

  Вырвавшись наконец из тесного плена вьющихся в беспорядке узких улочек, Уран вышла на одну из площадей, которыми была богата столица, и тихо вздохнула от относительного облегчения. Здесь людей было поменьше, и одеты они были побогаче. В нижних этажах домов, окаймляющих идеально ровный круг, выложенный бесформенными кусками гранита, располагались наиболее известные лавки и магазины, пестрящие безвкусно, но богато оформленными вывесками. А прямо по диаметру площади проходила одна из главнейших дорог города, по которой то и дело проносились яркие экипажи или проплывали разубранные огромными искусственными цветами и дорогими разноцветными тканями паланкины вельмож. Любой из простолюдинов, посмевший вступить на дорогу в то время, как по ней следовал кто-либо из вышестоящих, получал несколько мощных тычков древками алебард или ударов плетьми от стражников, сопровождающих экипажи. Стражников же, конных или пеших, при каждом из экипажей следовало не меньше шести человек, и, как заметила Уран, редко когда хоть один упускал возможность лишний раз размять мускулы.

  Уран пошла вдоль домов, от неё в испуге шарахались вездесущие крестьяне и беженцы, принимавшие её за знатного горожанина, и хотя у женщины и в мыслях не было освобождать себе путь привычными им методами, они этого знать не могли и потому спешили убраться с дороги подобру-поздорову. Впрочем, это было только на руку Уран.

  Она проходила мимо витрин, совершенно не интересуясь ими, и твёрдо решила возвратиться домой, как только обойдёт площадь до конца, когда вдруг дверь одного магазина распахнулась, и прямо ей под ноги лицом в грязь упала бедно одетая девушка с длинными, спутанными чёрными волосами.

  Уран резко остановилась, едва не наступив девушке на волосы, та мгновенно поднялась на четвереньки, отбросила свисающие на лицо космы, затем повернула голову в сторону Уран, сильно вздрогнула и, не поднимаясь с земли, метнулась в сторону двери, из которой вылетела, стремясь освободить дорогу. Полы её старой, залатанной юбки взметнули дорожную пыль, девушка подобрала их, поджала ноги в грохочущих о мостовую деревянных башмачках – щиколотки у неё были тоненькие, сухие и на удивление чистые, – и привычно сжалась, ожидая пинка или удара от знатного горожанина. Однако удар обрушился на неё с другой стороны.

  В проёме двери показался хозяин лавки, невысокий, но плотный мужчина средних лет, в коричнево-зелёном бархатном костюме с кожаным поясом и новых, прочных козловых башмаках. На поясе и башмаках блестели начищенные бронзовые пряжки. В одном из тяжёлых кулаков лавочник сжимал трёхвостую сыромятную плеть.

  Мужчина наклонился, плеть режуще свистнула в воздухе и опустилась на плечи съёжившейся девушки. Та содрогнулась, но не издала ни единого звука.

  Уран шагнула вперёд.

   - Стой!

  Лавочник, приготовившийся было ударить ещё раз, нахмурился и поднял глаза, но, увидев, кто стоит перед ним, тотчас же выпрямился, и его лицо расплылось в подобострастной улыбке.

   - Что вам угодно, милсдарь?

   - За что ты её бьёшь?

  Мужчина слегка пнул в бок попытавшуюся было подняться девушку, и та вновь приникла к земле.

   - Так эта тварь, простите за слово, милсдарь, все отрезы мне с полки скинула по неуклюжести своей собачьей, а отрезы дорогие, ткань заграничная, как же с ней можно так обращаться, сами понимаете.

   - Только за это?

  Лавочник подбоченился и пожал плечами, поигрывая плетью.

   - Так как же иначе, милсдарь? Сами знаете, их, дарианцев этих проклятых, без плети ничему не научишь. Да и нельзя с ними иначе-то. Не заслужили они другого, собаки вшивые, извиняйте, милсдарь, только как их назвать, и не знаю. А, чёрт, сиди, скотина! Простите, милсдарь.

  Ударами плети лавочник сбил с ног вновь попытавшуюся встать девушку, та упала и, приподнимаясь на исхлёстанных руках и убирая трясущимися пальцами волосы с лица, искоса взглянула на Уран. На миг женщина встретилась с ней глазами и внутренне вздрогнула.

  У девушки был такой же горящий взгляд, как и у других встреченных Уран беженцев. Но в нём не было ни капли животной тупости и безразличия, порой полностью застилающих глаза доведённых до крайнего отчаяния людей. В нём светилось ясное, до жути чёткое осознание безысходности и собственного бессилия, горечь и боль, пронизанные искрами незатухающего разума, в исступлении бьющегося о глухие стены жестокости и видящего всю бессмысленность и обречённость этой одинокой борьбы с окружающим скотством. Уран было ясно – девушка страдает гораздо сильнее, чем те, кто, подобно зверям, ползал на карачках по прогнившим доскам подвалов, распугивая крыс, или сидел у стен домов, неподвижно привалившись спиной к вечно влажным, покрытым мхом и плесенью камням.

  Волосы девушки, хоть и спутанные, явно были знакомы и с гребнем, и с очищающими настоями, руки, хоть и привычные к труду, и покрытые пылью, были тонкими, аккуратными и даже в какой-то степени ухоженными, одежда, хоть и старая, чистой, а кожа на лице, там, где её не запачкала дорожная грязь, – гладкой и нежной. Поднявшаяся на ноги и отряхнувшаяся как следует, она не показалась бы обычной дворовой служанкой, или, вернее, рабыней – именно так нужно было называть беженок, подобно ей, попавших в руки торговцев и лавочников. А это значило, что её использовали не только для подённых работ.

  Уран перевела взгляд на почтительно ухмыляющегося мужчину.

   - Послушай. Вряд ли тебе эта девушка чего-то стоила. Что, если я куплю её у тебя? Не прогадаешь.

  Ухмылка слетела с лица лавочника, он поспешно склонился, почти сложившись пополам, и застыл в таком положении. Взгляд его беспокойно забегал по капюшону Уран, пытаясь заползти в скрывающую её лицо тень. 

   - Извиняйте, милсдарь, милости прошу, только я не согласен. Она хоть и дарианка, и тварь, и собака вшивая, а сноровка у неё есть. Я такую не везде отыщу, сколько их тут ни шляется. Нет, милсдарь, не просите. Она ко мне привычная, да и я как-то к ней привязался…

   - К скотине, вшивой собаке? Не смеши меня, торговец. Найти себе служанку можно в любой канаве этого города. Можно подобрать и такую, что одновременно послужит утехой. Тебе это нетрудно будет сделать. В отличие от меня. Не стану же я рыскать по подвалам. А твоя вшивая собака мне понравилась. Продай мне её. Никто тебе не даст за неё столько, сколько могу предложить я. Сам увидишь.

  Лавочник помедлил, напряжённо раздумывая, затем слегка разогнул спину и вытянул шею, ещё сильнее стараясь заглянуть в лицо Уран. В глубине его крысиных глаз, помимо жадного беспокойства, на миг мелькнул заинтересованный блеск.

   - А сколько же это вы дадите, милсдарь? Правду говорю, просто так её не отдашь. Вы на тряпьё да на морду её не смотрите. Сами понимаете, разнаряживать их не могу, не способен, человек я не состоятельный, не то что вы, милсдарь, по вам сразу видно, что кровь у вас благородная. А так и не думайте, правду говорю, она девица стати редкой, я её берегу, сколько сил есть. Только вот за провинность мелкую немного пожурил, ну да как же без этого в нашем-то деле, сами понимаете, работы много, то туда, то сюда, бывает, и сорвёшься ненароком, сам потом об этом пожалеешь…

   - Не сомневаюсь, что ты её бережёшь, - Уран покосилась на девушку, всё ещё не смеющую подняться и постоянно оглядывающуюся на плеть судорожным, привычным до автоматизма движением, скользнула взглядом по её рукам и ногам, покрытым рубцами – старыми, почти незаметными, слегка поджившими и совсем свежими, ярко-розовыми. – Но не волнуйся, ты ничего не потеряешь.     

  Женщина вынула руку из-под плаща, и в ладони её сверкнула кроваво-красная искра.

   - Дайте-ка сюда, милсдарь, - воровато засуетился мужчина, заткнув плеть за пояс и быстро оглядевшись, - тут ворья много, не ровен час, выхватит кто, жалеть будете, да уж поздно. Дайте-ка сюда, здесь люди проворные…

  Уран дёрнула рукой, искра блеснула в воздухе и тут же исчезла в кулаках мужчины. Тот отвернулся от света, сгорбился и чуть раскрыл кулак – так, словно там находилась бабочка и он опасался, что она вылетит.

   - И как только вы не боитесь, милсдарь, с такими камешками по городу ходить, смотрите, для вашего же благородного блага говорю… Шпинель небось?

   - Чистый рубин. Посмотришь на свет, убедишься. А ты сразу увидишь разницу, я в этом не сомневаюсь.

   - Э, милсдарь, - мужчина сжал ладонь, оглянулся, втянув голову в плечи, и почти неуловимым движением спрятал камень в рукав, - на свет-то мне смотреть не с руки, глаза у меня со вчерашнего дня болят…

   - Мне надоела твоя болтовня, торговец. Кто ты такой, чтобы не верить слову знатного господина и тратить без дела его время? Получил своё – отдавай мне девушку!

   - Да кто ж сказал, что я не верю, милсдарь? Верю, верю вам, как не поверить, - лавочник вздрогнул от неожиданно прозвучавших в голосе Уран стальных ноток. – Забирайте эту дрянь, пожалуйста, что же я, сквалыга какой, что не рад благородной крови услужить?

  Он с силой толкнул беженку ногой в грудь, та, дёрнувшись всем телом и резко откинув голову назад, отлетела к ногам Уран, проехавшись спиной по земле, длинные чёрные пряди потеряли блеск, зарывшись в дорожную пыль. Женщина не шелохнулась, но сердце у неё болезненно сжалось, веки и губы дрогнули. К счастью, лавочник не заметил этого, увлечённый зрелищем падения девушки.

   - Пожалуйста, милсдарь, берите, пользуйтесь, - мужчина осклабился, глянув на Уран. – Только, извиняйте, что я вам скажу, ради благодарности за вашу доброту...

  Лавочник подобрался к Уран поближе, по его лицу расползлась плотоядная ухмылка, открывающая желтоватые зубы.

   - Вы, милсдарь, я погляжу, господин достойный, во всём, в чём следует, разбираетесь… так вот если вы с этакими камешками да в то заведение зайдёте, извиняйте за упоминание, что на горе стоит… честно вам скажу, там за горсточку этих вот блестяшечек вам таких дадут, да не на время, а в собственность вашу благородную, что моя-то тварюшка им и туфельки лизать недостойна будет. Вы мне верьте, милсдарь, я благородным господам завсегда рад услужить.

   - Я не нуждаюсь в твоих советах. Как её зовут?

   - Да кто ж её знает, милсдарь, мудрёное какое-то, на ихнем диалекте собачьем. Я-то и без имени обходился, а уж вы – не знаю, может, и поймёте, чего она там вякает, тварь паршивая, простите за слово, милсдарь, - лавочник опустил взгляд, ловко ткнул девушку носком ботинка в бок, под рёбра, и та припала к земле, едва не ткнувшись носом в гранит.

   - Поосторожней, торговец! Это больше не твоя собственность!

   - Извиняйте, милсдарь, - быстро сложился в поклоне мужчина. – Да только не по сердцу мне как-то все они, из племени этого собачьего, с души воротит, как увижу, не поверите…

   - Именно – не поверю. Не с чего воротить, что ни слово, то грязь.

   - Милсдарь изволит шутить, - захихикал лавочник, продолжая кланяться, - а как же, понимаю, и сам рад посмеяться благородной шутке…

  Уран, не обращая больше на него внимания, склонилась к девушке. Той, подрагивающей всем телом, ждущей очередного удара, только что удалось приподняться на согнутых руках, упираясь ладонями в землю. Пыльные, окончательно спутавшиеся волосы, свесившись до земли, полностью закрывали её лицо, лишь глаза слегка поблёскивали из-под перепутанных прядей.

  Уран наклонилась ниже, одной рукой осторожно, бережно подхватила девушку под локоть – та содрогнулась и непроизвольно сжалась, стоило женщине дотронуться до её кожи, - а другую подала ей. Девушка, помедлив немного, осторожно ухватилась за самые кончики пальцев Уран, и женщина мягко помогла ей встать на ноги. Затем беженка отряхнула платье, утёрла с лица грязь, откинула назад волосы, провела по ним ладонями, пытаясь пригладить, выпрямилась и опустила голову, так ни разу и не взглянув на Уран и зажав в руках подол юбки.

  Женщина подождала, пока девушка по мере возможности приведёт себя в порядок, и положила руку на спрятанное под выцветшей тканью худенькое плечо, заставив беженку вздрогнуть.

   - Не бойся. Идём. Или там у тебя осталось что-то ценное?

  Девушка покачала головой.

   - Тогда пойдём. Не бойся, девочка. Больше с тобой ничего плохого не случится.

  Она мягко подтолкнула девушку в спину, и та пошла вперёд, не поднимая глаз и стуча по граниту деревянными башмаками.

Morita Rumino

= назад =