Скрижали судьбыЯ дрожала всем телом, пряча лицо в ладони. - Ты была готова убить. Каждого из твоих врагов ты была готова убивать снова и снова. - Я не убийца... Я задыхалась, глядя на неё, по моему лицу текли слёзы. - Я не хотела ничьей смерти, ты же знаешь... Ты... Она холодно смотрела на меня, следила, как по щекам пролегали влажные дорожки. - Ты слаба, настолько слаба, что мне противно... противно осознавать, что я воплощаюсь именно в твоём теле. Раньше я считала тебя хоть сколько-нибудь стоящим человеком. А ты... - Я не убийца!! - крик из моего горла вырвался внезапно и больше не поддавался воле. - Я никогда, слышишь, никогда, никогда не убила бы никого, это только твой долг... твой паршивый долг, который ты переложила на меня!.. Это ты, ты... Я задохнулась от бессилия, от тоски, от того ужаса, что охватывал меня всё это время, - и, склонив- шись к земле, почти прижавшись ладонями, сжимающими лицо, к коленям, заплакала в голос, но плач был похож на вой. - ...отпусти меня... отпусти... - Ты же прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать. Она помолчала, и в тишине я всей кожей ощущала бесконечное презрение, с которым она смотрела на меня. - Что ты воешь? Это же ты сама, Сейлор Уран... - Нет!! Нет, нет!.. Я - не Уран, нет! Это ты! Ты - Уран, ты можешь убивать ради долга, ты можешь предавать ради долга, ты - воплощение, у тебя нет сердца! Слышишь?! Нет! А у меня - есть! - Ты, Харука Тэно, - она вскипела, - это ты, а не я, раздавала удары всем, кто шёл иной дорогой, чем ты! Это ты тряслась всем телом, как в припадке, но стояла на месте, когда отнимали чистое сердце у Усаги Цукино! Ты, а не я, убила Плутона и Сатурна, надеясь обмануть Галаксию! И что же? Её глаза вдруг странно затуманились. - Ты сдохла так же, как и остальные, прихватив с собой мою Нептун... а она верила тебе... слепо пошла за тобой... и она умирала так тяжело... даже не было сил, чтобы обнять друг друга... Она перевела взгляд на меня. - Ты же никогда не обнимала её... так... а она хотела... очень хотела... даже я видела это... но у меня никогда не было времени за всеми битвами... как я хотела хоть раз оказаться на твоём месте, когда Мичи клала тебе голову на плечо... я бы дала ей всё, что могла... - Заткнись! Гнев поставил меня на ноги мгновенно, я шаталась от рывка, но стояла перед ней, глядя прямо в по- рочно-сладостные глаза. - Не смей, слышишь, ты... не смей говорить такое... о Мичиру... слышишь... слышишь, ты, чёртова лесбиянка... Она презрительно скривила губы в подобии улыбки. - Не заводись, иначе лопнешь от злости, ты, слепая, наивная идиотка... я действительно ошибалась в тебе, ты не только слаба, но ещё и неизмеримо глупа... я должна была давно увидеть это... - Заткнись!! Она спокойно замолчала, словно пережидая, давая мне выговориться, чтобы затем продолжить, но я не собиралась оказывать ей такой услуги. - Не путай меня с собой. И не смей говорить о Мичиру в таком тоне. Слышишь, не смей, ты не имеешь на это никакого права. Не имеешь. Ты... ты - ты всего лишь дух, адский дух, овладевающий не только моим телом, но и душой. Ты считаешь себя моим вторым "я" - ты хочешь добиться этого, но ты не сможешь. Ты воин прошлого и будущего, но в настоящем, здесь, на земле, ты никто. Никто!.. Она презрительно скривилась: - Философ всех времён и народов, тебя никто не учил, что настоящее - через миг прошлое, а за миг - будущее?.. Я выпрямилась. - Пока моё имя - Харука Тэно... пока я дышу воздухом этой земли, пока моё тело живёт - ты будешь лишь тенью, не играющей роли в моей жизни. - Я - это ты. - Нет, и этого не будет, пока я жива. - У нас с тобой схожие характеры. - У многих людей они схожи, но при этом каждый остаётся собой. - Моя душа такая же, как твоя. - Я хочу стать ветром... - мой голос неожиданно дрогнул. - А ты хочешь лишь навсегда остаться на- едине с Нептуном. - А внешность? - Будь рок иным, жребий пал бы на другую девушку, и ты приняла бы её облик. - Н-но ты ведь тоже любишь Ми-чиру... - аргументы у неё явно кончались. Я устало посмотрела ей прямо в глаза, передо мной за секунду пронеслась моя жизнь, моё детство, которого как такового и не было... - Что ты знаешь об этом? Твоя жизнь отличается от моей, ты даже не знаешь, как я жила все эти во- семнадцать лет... ты не можешь судить обо мне так легко, как пытаешься. Да тебе и неинтересно, что было и что будет со мной. Когда я умру, ты просто вновь обретёшь свою родину и свой мир, и твоя душа будет жить дальше так, как захочет, а моя в это время будет гореть в аду... Я неожиданно сама для себя опустилась на землю. Мне больше не хотелось спорить с ней. Я слишком устала. - Тебе, впрочем, и не понять. Ничего не понять. Твоя душа иная, сердце твоё не может болеть. - Может!.. - сорвалась она на крик, но мне было уже всё равно. - Может - от ревности... от ярости... но не от боли, не от обиды, не от тоски... Я подняла голову, посмотрела на неё. Она молчала. - Но моя душа тоже может плакать... - наконец пробормотала она. - Может - на краю гибели. Гибели, идущей извне. Но не тогда, когда сердце переполнено болью оди- ночества - такой болью, что, кажется, ещё минута - и ты сама наложишь на себя руки, чтобы больше не мучиться, не надрывать и без того изорванное сердце... Ты умирала рядом с Нептун, могла видеть её перед смертью... а я... я мучилась одна... мучилась почти с рождения... По моим щекам снова текли горькие слёзы. - ...ведь ты росла не одна... я уверена, хоть кому-то ты была нужна в твоём замке... Она подавленно молчала. А я помимо воли вспоминала многочисленные школы, сидения за уроками до полуночи, загруженные работой однообразные в своём мельтешении дни без остановки, без тёплых слов, без друзей... застав- ленные наградами полки, завешанные дипломами стены и пустые, ничего не значащие и ничего не сулящие лица день за днём, год за годом... снова лежала в большой тёмной комнате, совершенно одна, заливающаяся слезами от непонимания, от обиды... снова сидела на полу в роскошной квартире, давясь рыданиями, которых никто не мог и не хотел услышать... и сердце снова начало рваться из грудной клетки... - Уйди, - попросила я. - Уйди... ты теперь знаешь... что нужно было... знать. Я смотрела в пол, но видела мгновенную, быструю вспышку, сияние впереди себя. Она ушла. А я осталась. Я медленно склонилась, легла на паркет. Закрыла глаза. Я хотела умереть прямо сейчас. ...Так было всегда, когда моя память обретала словесную оболочку... я никогда не могла исповедаться перед кем-то без того, чтобы после не лежать, как выпотрошенная рыбина, с одним желанием - уйти навечно. Это было всегда, этого требовала моя жалкая душа, и я ничего не могла сделать против, глу- пая, ненормальная, душевнобольная идиотка... Слышали бы сейчас мои мысли мои родители. Наконец-то до меня дошло то, что они вбивали в меня пятнадцать лет... Я лежала, противная самой себе, и остатки слёз текли из-под опущенных ресниц, касались углов губ... - Харука... Я открыла глаза почти сразу - меня звала Мичиру. - Лежи, лежи... всё хорошо... Мичиру провела пальцами по моей щеке, странно, жалко улыбаясь. - Что случилось? - Я всё-таки приподнялась - я лежала в своей постели, полностью одетая, Мичиру сидела рядом. Вместо ответа она легонько надавила ладонью мне на грудь, и это заставило меня снова опуститься на подушку. - Что случилось, Мичиру? - Уже ничего. Теперь, когда ты пришла в себя, всё... всё будет хорошо. - А всё-таки? Сбоку от меня послышался шорох, и в поле моего зрения появилась Сецуна. Оказывается, она была рядом - и выглядела более спокойной, чем Мичиру. От неё излучалось спокойствие, оно передавалось и мне. - Ты некоторое время была без сознания... немного снизилось давление. - Сколько? - Немного. - Сколько? Сецуна помедлила, но я была спокойна, и они это видели. - ...Двое суток. Я могла себе представить, насколько "немного снизилось давление", и предпочла не расспрашивать дальше. - Понятно. Я могу встать? - Можешь - после того как мы убедимся, что с тобой всё в порядке. Я неожиданно сама для себя улыбнулась. - И сколько мне ещё придётся лежать, пока вы не убедитесь в этом точно, окончательно и бесповорот- но? - Для профилактики - недель так... - Сецуна скорчила умную рожицу. - ...Пять, - докончила Мичиру. - Чего?! - Я села на постели. - Ты же хотела узнать точный срок. Ну? И что? В чём проблема? - невозмутимо осведомилась Сецуна. - Ну вас! Пять недель! - А что плохого? - Кстати, лежать - значит лежать, а не сидеть с бровями домиком! Сец! Я не успела опомниться, как меня дёрнули с двух сторон за плечи, и я, взвизгнув, упала спиной на подушку. - Хару, предупреждаю, не будешь слушаться, и впрямь останешься лежать пять недель, и, не дай Бог, не по нашей воле! - Уж ладно, куда от вас денешься, - проворчала я - они были правы. - Но если я помру со скуки, винить в этом нужно будет только вас, и здесь уж вы не отвертитесь! - Помереть со скуки тебе никто не даст, миксер сломался. - Опять спутали его с овощерезкой, кухарки фиговы? - Чего-чего? Смотри, мы ведь можем и не дать его тебе, мы такие. - Зна-аю я вас, ничего не можете без Хару, лампочку в гараже небось так и не поменяли! - А мы туда не ходим, - нашлась Мичиру. - А если бы в ванной перегорела, вы бы туда тоже не ходили? А-а-а, во-от, хе-хе... всё вам мастера должны делать, дети капитализма! Несите миксер, - смилостивилась я, - хотя, даже если бы вы и собра лись вызвать мастера, вы бы обязательно лоханулись! - Где таких выражений набралась, бессовестная! - донеслось из коридора. В комнату вбежала Хотару с миксером в руках. - Харука, доброе утро, как хорошо, что ты выздоровела! Она положила прибор на стол и подбежала ко мне обнять. - Что ты, Хотару, - я погладила её по головке, - я ещё не встаю... - Встанешь! Врач сказал, ты очень выносливая... - Ах ты, мой маленький! - я прижала Хотару к себе, - всё-то ты слышишь... - Кстати, - деловито заявил светлячок из-под моей руки, - я нашла в гараже такую лампу, как нужно, а когда мы ходили с Сецуной в магазин, ну... - она смутилась, - вчера... за продуктами - так вот я видела, в продаже, в отделе ламп, специальные, не помню, как называются, длинные такие, это новый выпуск, их можно повесить в гараж вместо старых, будет удобней, и цена нормальная. Купим? Если подойдут? Они такие, новомодные, красивые даже... Я не нашла слов, поцеловала её в умненький лобик молча. - Конечно, купим, хорошая моя, умничка, помощница... - Нет, Харука, я просто тоже физик. - А Сецуна - историк, да? Ты молодчинка, Хоти, малышкин, так и надо, чем больше умеешь, тем легче жить... - Я тебе миксер принесла, - Хотару широко улыбнулась, - хочешь, скажу, почему он сломался? - А я и так знаю, Хотару, не говори, а то тебя съедят. Я протянула руку и взяла со стола упомянутый прибор. - Принеси мне, пожалуйста, инструменты, Хотару. Малышка убежала, а я взглянула в окно. Ветер играл с деревьями, в небе летали птицы, голуби, навер- но, слишком тяжёлый полёт. Было ли всё это? Лежала ли я здесь, на полу, с еле бьющимся сердцем, заплаканными глазами и ду- шой? Неважно. Важно то, что сейчас у меня есть своя семья. Настоящая, самая любимая семья. У меня есть две хороших подруги, одну из них я люблю больше себя самой за то, что она вот уже который раз спа- сает меня от смерти, а другая ещё совсем недавно была такой же несчастной, как и я, и есть ребёнок, пусть не мой, но очень мною любимый. А ещё у меня есть ветер, и есть жизнь. Жизнь, которая нужна ещё кому-то, кроме меня. А если у тебя есть кто-то, кто заботится о тебе, и кто-то, о ком заботишься ты, - разве это не счастье? - Харука, вот, я еле нашла, - Хотару прилетела из коридора, яркая, весёлая, такая, какой и должна быть тринадцатилетняя девочка. Откуда-то из кухни доносились бодрые голоса Мичи и Сец. Хлопнула форточка, из окна в открытую дверь пронёсся ветер. Я окинула взглядом светлую от солнца комнату и взяла в руки паршивый миксер. Положительно, первое, что сделаю, когда приду в норму, заставлю наконец Мичиру прочитать инст- рукцию, прилагаемую к бытовой технике. От автора. Вот так вот. А вы что думали, у Харуки лёгкая жизнь? Нет. Совсем нет. У этого несчастного человека проблем больше, чем у нас, раза в три, да и переносятся они тяжелее раза в два. Не верите? Откиньте стереотипы, забудьте пока про Мичиру. Попробуйте воспринять Харуку как отдельного, самостоятель- ного индивида-личность. Какое детство может быть у девушки, ведущей себя как парень - и в то же время великолепно образованной, умной, интеллигентной (я не про Уран, я про Харуку и только про неё), спортивной… нежной, ласковой, очень ранимой? Вы и этому не верите? А вам бы понравилось, если бы ваши личные положительные качества высмеивались, отрицались, если бы только один или два человека знали, КТО вы на самом деле и КАКАЯ у вас душа? Все мы хотим быть любимыми, но если нас никто не любит, то… становится немного неприятно… Конечно, можно притворяться, но нельзя бесконечно подавлять самого себя в самом себе. И разве можно после этого высмеивать поведение Харуки? Уже одно то, что она такая, какая есть, и не подстраивается под окружающих, делает ей честь. Она должна быть сильной, стойкой, выносливой - чтобы просто выжить. И её любовь. Может, она и не совсем обычна, но неужели не видно, какие чис- тые, тёплые, мягкие отношения у Харуки с Мичиру? Это только в моём "творении" всё так иронично- поверхностно. А в "жизни"? Они любят друг друга так, как могут любить только девушки - нежно и ласково. Они спасаются от злой молвы, выглядя как обычная парочка… но рядом с Мичиру находится только маска парня. Маска живая и вполне правдоподобная, но глаза, сердце и душа этой маски ближе Мичиру - это глаза, сердце и душа человека её пола, чувствующего и воспринимающего мир с тех же позиций, что и она. Сущность этого человека точно такая же - девичья, женская, материнская. И поэто- му любовь тоже. Вам смешно? А с чего вы взяли, что у Харуки не будет детей? …Всё может быть, и неизвестно, какое настроение было у Наоко Такеучи, когда она создавала Харуку и Мичиру. И существует много разных мнений. Но для меня в этой паре заключена трагедия. Трагедия двух девушек, умных, красивых, талантливых - и заплативших за всё это счастьем. Девушек, чьи души, созданные не для этого грубого мира, заблудились в нём, запутались в теряющей истину паутине совре- менной жизни и пошли не по той дороге, по которой следовало бы. Харука и Мичиру - сигнальные звоночки, напоминающие в аллегорической форме, что люди не моне- ты одного достоинства, чтобы отличаться друг от друга только блеском, указывающим - вот та новень- кая, а эта уже погуляла по белу свету, и края стёрлись, и потемнела от времени… Все мы разные. Толь ко ни один лилипут или гигант, жертвы гипофиза, ни один настоящий поэт или писатель, даже ни один инвалид не могут похвастаться тем, что ни разу не ловили на себе взгляд какого-нибудь гомо сапиенса, в котором ясно читается желание поиздеваться только за то, что "этот …" не такой, как он. А он всё равно дурак. Он короткий. Или длинный. Или выпендривается много. Или без ноги, идиот, хы-хы. А я вот с ногой. И стишков не пишу. И все с ногами, и никто стишков не пишет, значит, я нормальный. Кто - никто? Да пацаны с моего двора. Они вот почему-то не длинные и не короткие. Чё - все люди разные? Ну да, я в курсах. Вот я ёжиком стриженный, а мой дружбан лохматый. Мы же разные. Ща вот я только над этим коротким дебилом поиздеваюсь. Прикольно же. Ну а чё, он сам виноват, чё он короткий? Больше не буду писать. Наверно, понятно, что я хотела высказать. А если непонятно, что ж, значит, у меня опять не нашлось нужных слов. Только если как следует заглянуть Харуке в глаза, можно это понять. Заглянуть в усталые, измученные, ищущие тепла глаза. Я только скажу, что все мы могли бы быть гениями. А тот, кто всё-таки остался гением, лишается ду- шевного здоровья. Издавна и доселе. | |