Мама взаймыВсё это произошло не так давно. Можно сказать, совсем недавно. Для кого как. Для меня уже много воды утекло. А для Мичиру словно каждый день в новинку. И в чём-то я её понимаю… Я сама была такой же. Хотя не могла себе представить, что дождусь этих мгновений. Пока не взяла Химеко на руки. Только в этот момент с меня окончательно спало всё бремя волнений, тревог и переживаний. Осталась лишь уверенность, что теперь всё пойдёт так, как я мечтала, сама лишь наполовину веря своим мечтам… А вышло даже лучше. Глядя в зеркало, я не могу себе представить, что это действительно было, что я выносила двоих детей. Я почти не изменилась внешне. Разве что в лице у меня появилось что-то светлое. Лучистое. Чего не было раньше. Хотя я сама этого не вижу. Видят все остальные. Но всё же я никогда не забуду то время. Время, когда всё могло рухнуть только из-за моей мнительности. Хотя, наверно, меня можно было понять. Масато ведь понял. Мне было двадцать три года, и я была двукратной чемпионкой мира в гонках «Формула-1». Моё имя было занесено в книгу рекордов Гиннесса. Я была единственной женщиной в мире, достигшей такого звания. А мой жених – Масато Сорано – мотоциклист, трёхкратный чемпион мира по тем же шоссейно-кольцевым гонкам. Подробности, в каком классе, наверно, мало кого интересуют… Да, трудно поверить. Масато был моим женихом четыре года. Он выдержал все насмешки, все издевательства, все сомнения. Он всегда вставал на мою сторону, о чём бы ни заходил разговор. Это не значит, что он находился под моим каблуком. Нет. Я никогда не унижала и не унижу его, как он никогда не унижал и не унизит меня. Он просто очень сильно любил меня. Как любит и сейчас. Наверное, только любовь могла заставить его ждать так долго. Сколько раз я говорила ему: если ты больше не можешь терпеть, уйди, уйди к другой, которая свободней меня, которая даст тебе всё, что ты захочешь. Я всё простила бы ему. Любые увлечения. Любую измену. Я бы поняла его. А он оставался верен мне. И носил на пальце кольцо, такое же, какое носила я. Скромное кольцо, символизировавшее, что он обручён. Это он предложил мне обручиться с ним. После того, как мы год пробыли вместе. Все вокруг считали, что мы уже давно состоим в связи. Но он сам был гонщиком. И он сказал: ничего не будет, пока не захочешь ты сама. Во-первых, он не собирается ставить под удар мою мечту. А во-вторых, дети ему сейчас в любом случае не нужны. У него у самого такая же мечта, как у меня, и он знает, чего стоит воплотить её в жизнь. Я ушам своим не поверила. Я впервые разревелась у него на груди и думала, что теперь-то уж он опомнится и откажется от своих слов, увидев, насколько я противна плачущая. А он переждал истерику, держа меня в своих объятиях. И заявил, что теперь я стала ему ещё ближе, потому что с моего лица тоже можно утереть слёзы. Я очень долго не верила этому. Мне казалось, что такого просто не может быть. Что я проснусь однажды утром, а он позвонит и скажет – всё. Мы расстаёмся. Я очень сильно боялась этого. Потому что это он по-настоящему вернул меня к жизни, когда меня бросила Мичиру. Другие просто удержали меня на этом свете. А он возвратил веру. И я, сама не заметив, как, влюбилась в него по уши… Но я честно рассказала ему, как я живу. Что я гонщица. Что у меня совсем недавно был разрыв с девушкой, которую я считала своей настоящей половинкой. Что на руках у меня девочка-подросток, которую ни в коем случае нельзя бросать, пусть даже за ней есть кому приглядывать, кроме меня. Он всё выслушал. И не ушёл. Сказал, что давно искал девушку, которая была бы способна на истинную любовь. Я искренне призналась ему, что он ошибается, увидев такую девушку во мне. А он только усмехнулся. И сказал, что со стороны всегда видней. И мы были с ним четыре года, и ждали друг друга. Вернее, он ждал меня. Я сначала добилась успеха, а потом закрепила его. А он закрепил дважды, закрепляет и теперь... Когда я поняла, что моя мечта исполнена, и вздохнула свободно, хоть и грустно, мы сыграли долгожданную свадьбу. Скромную свадьбу. С моей стороны были только Сецуна, Мичиру и Хотару. С его – двое его лучших друзей. А потом я осознала, что хочу иметь ребёнка. Пока для этого было время. И… добилась своего. Вот тут всё и началось. Я ходила по врачам, и они в один голос твердили, что носить мне нельзя. Что беременность следует прервать, и тот факт, что это может привести к бесплодию, роли не играет, поскольку в любом случае шансы на нормальные роды очень малы. По их словам выходило – пять процентов из ста. Мне хватило бы и одного процента, чтобы верить в благополучный исход. Но все мои надежды тщательно пресекались. Сколько раз я проходила ДНК-обследование, сколько раз они пытались отыскать хоть малюсенькую ошибку в строении моих Х-хромосом. Сколько раз я втолковывала, что никогда не пила гормонов, что моё половое развитие всегда шло в соответствии с нормой. Сколько раз с меня снимали всевозможные мерки, пытаясь доказать, что ничего не получится из-за аномалий в строении и развитии таза и брюшных мышц. И ни одно обследование не показало, что мне нельзя рожать. Но они не прекращали издевательств, каждый раз советуя мне остановить начатое, пока ещё не поздно. Почти каждый день я приходила домой усталая, издёрганная, измученная, а порой вообще не находящая себе места. Тот факт, что я женщина с якобы ярко выраженными психоаномалиями и анатомическими отклонениями от нормы – врождёнными и приобретёнными - должен был неопровержимо свидетельствовать о том, что женские функции мне не присущи. А я не могла понять – почему. Доказательств этого не было, наоборот, всё всегда свидетельствовало в мою пользу. И к тому же я так хотела ребёнка. Единственной вещью, которой мне не хватало теперь, было вот это чувство материнства. Я сама не знала, почему, но знала, что это было так, пусть и с совсем недавнего времени. Пусть ребёнка ещё даже не было видно, но он уже жил внутри меня, он жил, и его нельзя было убивать. Я не могла решиться на это. Но нескончаемый поток обследований старательно расшатывал мои нервы. Я крепилась, как могла. Я пыталась убедить себя в том, что, если доказательств нет, значит, нет и повода для беспокойства. Напоминала себе, что я и раньше не слушала чужих слов, шла своим путём и добивалась своего. Но до конца убедиться в хорошем мне не удавалось. Каждый раз я вспоминала, что завтра опять предстоит идти туда. Мучиться самой и мучить моего будущего ребёнка. Масато в это время не было рядом, ему предстояли соревнования на другом полюсе планеты. Я не хотела его волновать, хотя порой казалось, что у меня от всего этого просто съедет крыша, и они добьются своего. Когда истекли сроки возможности аборта, мне начали пророчить всевозможные осложнения вплоть до летального исхода. Сейчас я не могу поверить, что в нашей стране допустили к работе таких врачей. Будь я менее стойкой, я бы сдалась. Но я держалась. И, сама не зная, как, продержалась до приезда Масато. Он прилетел, как ураган, готовый смести с пути всё, что могло помешать. И сначала, не успев остыть, хотел отругать меня за то, что столько времени молчала. Но, увидев, в каком я состоянии, отказался от свои намерений и взялся за дело сам. На следующий день после своего прилёта он молча вошёл в квартиру, подошёл ко мне и поставил на стол перед моим носом огромный пакет, доверху наполненный фруктами, кратко пояснив, что всё это только сегодня утром прилетело из Африки и Средиземноморья, смотря что откуда. Помыл всё, чего мне тогда захотелось, нарезал и подал мне. А когда я попыталась начать сборы на очередную процедуру в поликлинике, усадил меня в кресло, сунул в руки глобус и заявил: - Выбирай, куда ты хочешь поехать. - ??? - Выбирай любую точку на поверхности земного шара, где тебе будет спокойней всего выносить и родить мне ребёнка. Я попыталась сказать что-то насчёт того, что мне говорили, меня предупреждали… он молча выслушал, отобрал у меня глобус, дал взамен огромный цветной атлас мира и сказал: - Выбирай прямо здесь и сейчас, куда ты хочешь поехать. Я посмотрела на него, и у меня из глаз двумя гейзерами брызнули слёзы. Их не было видно три месяца, всё время, пока мне морочили голову. Я выбрала тихий уголок на юге Хонсю, и вечером того же дня меня перевезли туда самолётом первого класса, и я вместе с Масато поселилась в небольшом, очень уютном, европейского вида коттедже, посреди зелени всех оттенков, на некотором расстоянии от людей. Там меня ждала ласковая, красивая женщина по имени Садако-сан, под её мягким, но зорким наблюдением я и провела оставшиеся до родов шесть месяцев. Всё это время Масато был рядом, отойдя на время от большого спорта. Сначала он хотел запретить мне вообще думать о чём-либо, кроме ребёнка, но я решительно воспротивилась. Если ему так хочется иметь в доме разъевшуюся беременную дуру, пусть заведёт себе стельную корову. Масато понял и больше не пытался встревать в мою внутреннюю жизнь. Хотелось мне лезть на тренажёры – я лезла на тренажёры, пока позволял живот. Хотелось читать книги по высшему программированию – я читала книги по высшему программированию. Хотелось поездить на машине, почувствовать на лице порывы встречного ветра, полюбоваться великолепным пейзажем, открывающимся с берега океана, - я ездила на машине – на новеньком золотистом «Ягуаре», вдыхала бьющий в лицо ветер и любовалась океаном. А так как режим я соблюдала свято, претензий ко мне не было ни у Масато, ни у Садако-сан. К концу беременности я цвела, как персидская роза, и меня так же осторожно, как розу, перевезли в лучший роддом в Токио. Там – в Токио – я встретила Мичиру, но из-за избытка счастья не до конца вникла в её проблемы, о которых она вскользь упомянула. Внутри меня жила моя дочка, и она уже готовилась появиться на свет. Я часто разговаривала с ней, ещё там, в белоснежном коттедже. Гуляла, рассказывала, какой здесь мир, какие здесь деревья, птицы, какое солнце, какое небо. Она слушала и проявляла интерес, тихонько толкалась, ворочалась. И я с каждым днём любила её всё сильнее. У Масато есть фотографии... Я до сих пор не могу поверить, что это я. Не могу себя узнать в этой светлой, излучающей сияние красавице женщине, стройной, лёгкой, загорелой, подтянутой, несмотря на большой живот, - женщине, казавшейся только что сошедшей с неба богиней. Такой же, наверно, я была и в Токио. На меня приходили любоваться толпами. Смотрели, как на чудо морское, лицами без выражения. Были и те, кто раньше пророчил мне осложнения. У них были самые смешные лица. Я смотрела на всех них, и они постепенно сливались в одну массу. И остались только я и моя будущая дочка. Только мы. И Масато. И больше никого. Я чувствовала приближение этого момента, момента вступления в новую жизнь. Но я не боялась. Я уже давно ничего не боялась. Я слушала ветер и знала, что всё будет так, как хочу я. Родилась Химеко утром. В часы рассвета. За окном тогда вставало солнце, окрасило небо в розовый цвет. Я помню это и сейчас… Я уже давно позабыла все те ужасы, которыми меня когда-то пугали. Они казались мне смехотворными, они не были мне страшны. Я родила свою дочь сама. Без всяких посторонних внедрений в мою плоть - без которых мне якобы было не обойтись. Я лежала в постели, и рядом со мной была моя Химеко, красивая, как ветер, с необычайно ясными синими глазами. На неё тоже приходили смотреть. С тем же выражением лиц. Но мне это быстро надоело, и нас оставили в покое. Это обеспечил Масато. Потом мы уехали домой. Но не в тот прелестный коттедж. Нет. Теперь там было слишком одиноко и пустынно. Масато отвёз меня в нашу старую квартиру – где меня ждала Садако-сан. Это время слилось для меня в одну нескончаемую полосу счастья. Меня окружала любовь, и я дарила любовь, и у меня была дочь. Моя родная дочь. И были те, кто любил мою дочь так же, как я, и любил меня. И на фотографиях, сделанных в это время, я тоже не узнаю себя. Химеко – узнаю. Садако-сан – узнаю. Масато узнаю. А себя – нет. Потому что там тоже запечатлена богиня. Так же светящаяся изнутри. Тонкая, лёгкая, пронизывающая окружающий её мир теплом всеобъемлющей любви. Какое-то время я не воспринимала ничего из того, что находилось вне нашей квартиры. Я была погружена в заботу о дочери, хотя сама этого не замечала. Потом немного пришла в себя. Возобновила общение со старыми знакомыми. И вскоре узнала… читать продолжение | |